Интервью с пациентом

15 октября, 202226 мая, 2025anastasiaНовости, Отзывы пациентов

Профессор Хартенбах проводит интервью с пациентом о его опыте радиолигандной терапии ¹⁷⁷Lu-ПСМА. Пациенту А.Г., самому молекулярному биологу, в сентябре 2018 года в возрасте 69 лет был поставлен диагноз метастатический рак предстательной железы. После обычного стандартного лечения (химио- и антигормональная терапия) все еще наблюдались остатки первичной опухоли в простате, а также метастазы в лимфатических узлах и кости. На сегодняшний день А.Г. прошел 9 сеансов (3 цикла) терапии ¹⁷⁷Lu-ПСМА за последние три года, начиная новый цикл каждый раз, когда в результате рутинного контроля ⁶⁸Ga-ПСМА ПЭТ/КТ обнаруживал раковые очаги, экспрессирующие ПСМА. Терапия показала себя чрезвычайно успешной для А.Г.: высокий ответ и почти никаких побочных эффектов. Таргетная радиолигандная терапия значительно приближает нас к цели сделать рак предстательной железы просто еще одним контролируемым хроническим заболеванием, в то же время сохраняя достойное качество жизни, таким же как, например, диабет.

Проф. Маркус Хартенбах (МХ): Здравствуйте и добро пожаловать в Minute Medical. Меня зовут Маркус Хартенбах, и сегодня у нас в гостях особенный человек, который любезно согласился дать интервью — профессор доктор Александр фон Габайн, известный микробиолог, основатель, предприниматель и многое другое. Мы очень ценим, что сегодня он нашел время для этого интервью. Здравствуй, Александр.

А.Г.: Здравствуй, Маркус. Я с нетерпением жду этого интервью и рад поделиться тем, чему научился за время болезни и лечения.

МХ: Да, Александр, мы очень это ценим. Сегодня ты здесь не как аналитический учёный, а потому что четыре года назад — ровно четыре года назад — ты столкнулся с диагнозом. Может, ты немного расскажешь, что это было и какие были первые шаги?

А.Г.: Ну, у меня действительно четыре года назад диагностировали запущенный рак простаты — с метастазами в кости и нескольких лимфатических узлах. И как молекулярный биолог, который сам работал в онкологии, я сразу понял, что это полностью перевернёт мою жизнь. Это шокирующий опыт, и сначала у тебя возникает страх смерти. Поэтому очень важно опереться на коллег, которые зарекомендовали себя и пользуются уважением. Должен сказать, что в университетской клинике мне оказали хорошее лечение. Но была одна дилемма: врачи — возможно, и потому, что я сам из этой сферы — в основном склонялись к стандартным терапиям. Стандартная терапия, конечно, состоит в подавлении тестостерона — что наши коллеги нередко называют кастрацией, будь то химической или физической, — иногда в комбинации с химиотерапией или после неё. Я прошёл через всё это, и были определённые успехи. Но, честно говоря, в моём теле всё ещё были видны остатки первичной опухоли, и сама первичная опухоль оставалась в предстательной железе. Это была серьёзная кривая обучения. И я должен сказать: из этого опыта я вынес, что стандартная терапия важна и полезна. Но когда ты глубоко вздохнёшь и осознаешь: это мой рак и это моя жизнь, надо посмотреть, какие есть ещё возможности. Мне повезло — частично случайно, частично благодаря целенаправленным вопросам среди коллег и друзей, и я узнал, что уже разрабатываются или доступны терапии следующего поколения. И я, конечно, смотрю на всё это глазами молекулярного биолога. Химиотерапия и гормональная ингибиция, которые я прошёл, явно всё ещё медицина ХХ-го века — но не ХХI-го. Почему? Потому что они, конечно, воздействуют на опухоль, но очень далеки от того, чтобы быть действительно специфичными.

Возьмём химиотерапию. Конечно, она блокирует большинство быстрорастущих клеток, и поэтому действует на рак. Но при этом у неё часто бывают очень сильные побочные эффекты на другие ткани организма, которые тоже зависят от делящихся клеток.

Гормональная ингибиция сама по себе — это нормально, но, на мой взгляд, она неспецифична. Она лишает организм тестостерона, который нужен и для других функций, важных для нормального функционирования организма.

Этот опыт стал отправной точкой для поиска других терапий. И что интересно — а это, возможно, преимущество при раке простаты — существует самая специфичная диагностическая методика для обнаружения опухолей или метастазов в организме. Эта методика основана на специфической молекуле, которая связывается с поверхностной структурой клеток рака простаты. Если эту молекулу, например, «пометить» радиоактивным веществом, можно точно определить, где в организме остались опухолевые клетки или метастазы. Когда я проходил эту процедуру несколько раз и видел, что некоторые из предыдущих лечений действительно улучшили моё состояние, я подумал: если этот метод так специфичен в обнаружении отдельных оставшихся раковых клеток — значит, должна быть и терапия, основанная именно на этой специфичности.

И именно так я познакомился с Маркусом — это было не случайно. Я много о нём слышал из разных источников. Маркус объяснил мне, что наука не стоит на месте, и уже усовершенствовали эту ключевую молекулу — которая связывается с рецепторами на поверхности раковых клеток простаты. Присоединив к этой молекуле так называемую «волшебную пулю» (magic bullet), можно направленно применять более сильное излучение. И в сравнении с другими методами лечения, которым я подвергся, это действительно очень-очень специфично. Разрушаются только те клетки, с которыми связывается этот радиолиганд — и он в своём «рюкзаке» несёт радиоизотоп, который целенаправленно уничтожает раковые клетки.

Вот, собственно, история, которую я хотел коротко рассказать — но не будем сейчас слишком углубляться.

МХ: Да, это наша тераностическая концепция, при которой проводится диагностическая процедура с использованием ПСМА-лиганда в ПЭТ/КТ — а затем, конечно, терапия с помощью лигандов ПСМА, меченных лютецием или актинием, которые целенаправленно атакуют раковые клетки. Именно это ты и описал.

Может быть, ты также можешь дать небольшой обзор и сравнить стандартные терапии, которые ты прошёл — и которые действительно привели к успешным результатам, например, в снижении уровня ПСА и уничтожении метастазов в твоём организме — но с точки зрения профиля побочных эффектов. За последние три года ты прошёл девять сеансов терапии ПСМА с лютецием, а последняя процедура была в апреле 2021 года — то есть полтора года назад. Также учитывая возможные долгосрочные побочные эффекты, раз прошло уже полтора года после последнего из девяти сеансов — может быть, ты можешь дать небольшой обзор и сравнить эти формы лечения?

А.Г.: Да, прежде чем перейти к сравнению, хочу ещё раз коротко остановиться на стандартных терапиях, которые я прошёл. Они действительно имели — и я вынужден признать — почти невыносимые побочные эффекты. Честно говоря, во время химиотерапии я временами был настолько истощён, что не мог даже спуститься вниз, не говоря уже о подъёме. Если смотреть с точки зрения молекулярного биолога, это логично: при этом повреждается очень много "невинных" клеток организма, что, как я бы сказал, и приводит к таким тяжёлым физическим нарушениям.

Метод, который только что описал Маркус, отличается своей высокой специфичностью. И я думаю, что самое удивительное в этом: последующее лечение, которое мне тогда предложили коллеги из университетской клиники, состояло из операции и облучения рентгеновскими лучами. Они пытались объяснить, что в моём организме всё ещё остаются несколько очагов раковых клеток, и что с помощью этих двух методов — операции и лучевой терапии — можно улучшить моё состояние. Так что я оказался перед выбором дальнейших неспецифических методов лечения. Ведь ни операция, ни лучевая терапия не могут так точно поразить опухолевые очаги в организме, как описанный метод, который я прошёл девять раз.

И я должен сказать — честно — что у меня практически не было серьёзных побочных эффектов. Я оставался полностью работоспособным. Маркус — не только мой врач, но иногда и мой коуч. Он поощрял меня продолжать вести очень активную профессиональную деятельность. Я не должен был оставить никаких позиций в различных интересных академических институтах или компаниях. Я мог продолжать свою деятельность даже во время лечения. Для меня это было настоящее «алилуя»-ощущение, ведь я занимаюсь молекулярной биологией уже почти 45 или 48 лет. Мои первые учителя были пионерами, которые расшифровали ДНК, открыли первые белковые взаимодействия и объяснили работу клеток. И я подумал: надо же, эти знания действительно дошли до пациентов. Они защищают, потому что уничтожают исключительно — или в основном — раковые клетки или поражённые раком клетки.

Конечно, есть и другие ткани в организме, что представляет собой проблему, это понятно. Но я должен сказать: я не испытал из-за этого никаких ограничений. Если быть честным, единственным заметным побочным эффектом была некоторая усталость. Но я думаю, любое лечение утомляет — даже если просто принимать антибиотики.

МХ: Может быть, мы можем рассмотреть это немного подробнее, потому что многие пациенты боятся известных описанных побочных эффектов радиолигандной терапии — особенно что касается сухости во рту, или ксеростомии. Иногда создаётся впечатление, что в литературе этот эффект несколько преувеличен — именно ксеростомия или сухость во рту. Каков твой опыт после такого большого количества циклов? В литературе обычно описывают до шести циклов. Мы здесь, в Вене, за последние десять лет пролечили множество пациентов, и практически никогда не наблюдали настоящей ксеростомии, то есть настоящей сухости во рту. Аналогично и с почками, хотя комплекс ПСМА экспрессируется в почках, и эти органы тоже упоминаются в литературе. Каков твой личный опыт в этом отношении?

А.Г.: Мой опыт таков, что я до сих пор действительно не страдал от сухости во рту — то есть не было ксеростомии или подобных жалоб в этом отношении. Почки тоже показывают некоторые слабости, но я убеждён, что это связано с другими пройденными мною терапиями — сейчас нет смысла слишком подробно это объяснять.

Но я могу сказать следующее: общее самочувствие во время и после терапии было настолько стабильным, что даже во время лечения можно вести почти нормальную жизнь — не говоря уже о времени после неё. Нет никаких ограничений — ни в личной, ни в профессиональной жизни. И я считаю, что это очень важно, потому что когда у тебя рак, это один из ключевых аспектов качества жизни: продолжать свою обычную жизнь настолько полноценно, насколько возможно.

МХ: В твоём случае также было очень важно — и мы это всегда подчёркиваем — что применялся комбинированный подход. Радиолигандная терапия не является изолированным методом лечения. Ты сначала начал с классического подхода. В течение всего времени мы дополнительно сочетали лечение с антигормональными терапиями — включая препараты третьего поколения. И в качестве последнего этапа лечения была проведена целевая лучевая терапия с использованием ионов углерода, которая также обладает очень высокой точностью. В конце концов, я считаю, именно эта комбинация и стала ключом к успеху.

А.Г.: Да, и в этом контексте я хотел бы вдохновить тех, кто оказался в такой же тяжёлой жизненной ситуации, как и я. Выбирая новые подходы к лечению, человек прежде всего выигрывает одно — время. До того, как я начал радиолигандную терапию — как уже упомянул Маркус — в медицинской практике в основном применялись ингибиторы гормональных рецепторов первого и второго поколения. Некоторые из этих препаратов нужно принимать только вместе с 50 миллиграммами кортизона. Эти терапии действительно имели — и имеют — серьёзные побочные эффекты. Благодаря времени, которое я выиграл с помощью радиолигандной терапии, мне удалось дождаться ингибиторов рецепторов тестостерона третьего поколения. Сейчас я принимаю их параллельно. И здесь снова демонстрируется: молекулярная биология не стоит на месте. Третье поколение — например, Апалутиамид или Даролутиамид — значительно специфичнее первых двух поколений и, соответственно, гораздо лучше переносится с точки зрения побочных эффектов.

Как уже отметил Маркус: у меня в простате остаются — и, надеюсь, лишь они и останутся — некоторые опухолевые клетки. Поэтому мы вместе приняли решение использовать дополнительную технологию, которая прицельно воздействует на предстательную железу, при этом максимально щадя окружающие ткани — прямую кишку и мочевой пузырь. Это была лучевая терапия с использованием ионов углерода. Хотя это и не молекулярно-биологический метод, я бы сказал, что это высокоспецифический физико-химический подход к лечению. На мой взгляд, это настоящий прогресс в лечении данного заболевания, потому что простату можно гораздо точнее облучать по сравнению с классической лучевой терапией с использованием рентгеновских лучей, при которой почти всегда страдает и мочевой пузырь, и нередко — прямая кишка.

МХ: Да, в твоём случае это прекрасно сработало — и, я думаю, для многих других пациентов в том числе. Данные это чётко подтверждают. И, конечно, ты всегда был очень хорошо информирован — в том числе и на научном уровне. Но я хотел бы также поддержать других пациентов: спрашивайте про разные варианты терапии, про методы лечения следующего поколения. Только тот пациент, который хорошо информирован, в конечном итоге получит лучшее лечение.

И последний вопрос — возможно, немного личный и с прицелом на будущее. В чём был твой секрет, твой личный рецепт, чтобы справляться с болезнью — как ранее, так и сейчас? Что помогает тебе сохранять этот позитивный взгляд вперёд?

А.Г.: Ну, я должен сказать: я смотрю в будущее, смотрю вперёд. И я понимаю, что при моей болезни в определённой мере нужна и удача. Но я считаю, что самое главное — что этот процесс обучения, это движение к специфическим взаимодействиям между действующими веществами и целевыми клетками действительно вошло в лечение и значительно его улучшило.

То, что только что упомянул Маркус, мне кажется особенно интересным: есть исследование, которое утверждает — и это захватывающий мысленный эксперимент — что если бы в обществах, которые могут себе это позволить, сегодня же стали применять терапии следующего поколения — не только при раке простаты, но и, например, при диабете или других хронических заболеваниях — то это не только бы значительно сэкономило средства системам здравоохранения, но и существенно продлило бы жизнь пациентов. Этот расчёт действительно проводился. Проблема в том, что терапии следующего поколения часто попадают в практику через «чёрный ход». И «стандарт лечения» иногда становится почти тюремной клеткой для врачей, учёных и, к сожалению, для пациентов.

Я думаю, что то, что я пережил — взяв за ориентир специфичность (я, конечно, привилегирован, ведь я могу понять это с научной точки зрения) — это то, что я всё больше видел: у меня есть хотя бы один путь, который может меня защитить — пока это возможно. И это даёт мне очень много сил.

И я не хочу говорить только о молекулах, науке и терапии — у меня есть семья, которая меня очень поддерживает. Я получил большую поддержку и от доктора Хартенбаха. В этом смысле я вижу его не только как врача, но и как друга и наставника — особенно при важных решениях. Даже в моей личной жизни. Он всегда подталкивал меня продолжать вести как можно более нормальную жизнь.

МХ: Очень красивые слова. Большое спасибо тебе, Александр, за твоё время — и, возможно, в будущем мы продолжим разговор о следующих поколениях терапий. У нас уже есть фибробласт-ориентированная визуализация — и, возможно, на её основе появится и терапия будущего. История продолжается, и жизнь продолжается. Спасибо ещё раз за твои слова и время.

А.Г.: Было очень приятно.

Интервью с пациентом, сентябрь 2022г. (на англ.)